В эволюции Шарикова равную роль сыграли и гипофиз Клима Чугункина, и, главным образом, собачье сердце
фото Дмитрия Рожкова
Быков Дмитрий Львович:
То, что из Шарикова опять сделают собаку, — это было совершенно очевидно. Профессор Преображенский, столкнувшись с непреодолимой проблемой, просто предпочёл не воспитывать Шарикова, а «особачить» его обратно. И надо сказать, что в эволюции Шарикова, я думаю, равную роль сыграли и гипофиз Клима Чугункина, и главным образом, конечно, собачье сердце. Дело в том, что если бы он взялся превращать какое-нибудь другое животное — ну, например, как у Свифта лошадь, гуигнгнма, — то результат мог бы быть другим.
Уже установлено, что Быков не знает содержания книг Максима Горького, Александра Пушкина с Василием Аксёновым, Антона Чехова и немецкого военного писателя Роберта Кнаусса. Теперь оказалось, что повесть Михаила Булгакова «Собачье сердце» он тоже прочитал по диагонали. Между тем превративший пса в человека с помощью гипофиза зарезанного алкаша профессор Преображенский причины поведения объекта эксперимента изложил очень чётко.
«—Ну, а практически что? Кто теперь перед вами? — Преображенский указал пальцем в сторону смотровой, где почивал Шариков, — исключительный прохвост.
— Но кто он — Клим, Клим, — крикнул профессор, — Клим Чугунков (Борменталь открыл рот) — вот что-с: две судимости, алкоголизм, «всё поделить», шапка и два червонца пропали (тут Филипп Филиппович вспомнил юбилейную палку и побагровел) — хам и свинья… Ну, эту палку я найду. Одним словом, гипофиз — закрытая камера, определяющая человеческое данное лицо…
— Ещё бы! Одни коты чего стоят! Человек с собачьим сердцем.
— О нет, нет, — протяжно ответил Филипп Филиппович, — вы, доктор, делаете крупнейшую ошибку, ради бога не клевещите на пса. Коты — это временно… Это вопрос дисциплины и двух-трёх недель. Уверяю вас. Ещё какой-нибудь месяц, и он перестанет на них кидаться.
— А почему не теперь?
— Иван Арнольдович, это элементарно… Что вы на самом деле спрашиваете да ведь гипофиз не повиснет же в воздухе. Ведь он всё-таки привит на собачий мозг, дайте же ему прижиться. Сейчас Шариков проявляет уже только остатки собачьего, и поймите, что коты — это лучшее из всего, что он делает. Сообразите, что весь ужас в том, что у него уж не собачье, а именно человеческое сердце. И самое паршивое из всех, которые существуют в природе!»
Профессор оказался совершенно прав. После отделения от Чугункина, Шариков возвращается в своё нормальное состояние ласкового, обаятельного, хотя и хулиганистого пса. Он живёт в мире и согласии с обожаемым хозяином и никакое собачье сердце не мешает их идиллии.