В 1961 году Хрущёву понадобилась интеллигенция в качестве союзника против Молотова-Маленкова-Кагановича
фото Дмитрия Рожкова
Быков Дмитрий Львович:
Мы поговорим сегодня о главном романе 1957 года, о книге Галины Николаевой «Битва в пути». Долгое время этот роман упоминался в одном ряду с произведениями классического соцреализма. Хорошо помню пародию Владимира Новикова, где в числе источников вдохновения российских постмодернистов перечислялись жатва, клятва и битва.
… Первая оттепель, по 1958 год, будем откровенны, закончилась трагически. Она закончилась травлей Пастернака, разгромом венгерского восстания, новой волной ужесточений, и только в 1961 году, когда Хрущёву понадобилась интеллигенция в качестве союзника против сталинских соколов, Молотова-Маленкова-Кагановича, вот здесь он на интеллигенцию опять опёрся, и случился новый прорыв. Случился XXII съезд, Сталина вынесли из мавзолея, напечатали «Наследников Сталина» Евтушенко, напечатали «Один день Ивана Денисовича», главную книгу, чего там говорить, начала шестидесятых годов.
А до этого, с 1958 по 1961 год, была страшная межеумочная эпоха, когда многим казалось, что Сталин вернулся, что оттепели никакой не было и не будет. Пока Хрущёву не понадобилась эта оттепель, чтобы всё свалить на Сталина, а самим кое-как это пересидеть, вот до этого времени все были уверены, что опять всё закончилось.
И удивительным образом роман Галины Николаевой, он был одной из жертв этой первой оттепели, потому что книга эта подвергалась разносу, но что самое тонкое, не за ту правду, которая в ней сказана. Её травили якобы за художественное несовершенство: плоские герои, всё так функционально, публицистично. А ведь на самом-то деле правда этой книги и не публицистична, и не функциональна, и она гораздо глубже этой первой оттепели. Потому что правда этой книги очень проста: Бахирев не нужен, а нужен Вальган, и нужен всем.
В чем там история — там завод, который гонит страшное количество брака, но гонит его авральным методом. Всё делается очень быстро, очень плохо и очень быстро, потому что без аврала все уже работать разучились. Вальган, это такой классический руководитель сталинского типа, который умудряется всегда до последнего задержать исполнение задания, а потом создать обстановку, когда всё надо сделать в три-четыре дня. И всё делается, и делается очень плохо, и, как правило, в причины этого брака никто толком не вникает, потому что главный инженер — такая же марионетка Вальгана. И сам Вальган, в общем, он очень любим в Москве, в Москве его всегда защищают. Почему? А потому, что он ударник, он ударно трудится. Как трудится, не важно, важно, что очень много и очень быстро, и с ужасным пупочным надрывом. Он руководитель волевого типа.
Книга начинается с двух эпизодов. В первом — митинг в день смерти Сталина, ночью на заводе, в багряных таких отблесках доменных печей. Довольно, надо сказать, инфернальная сцена, страшноватая. Кончается эпоха, все перепуганы, никто не знает, что дальше. А вторая сцена — это приезжает вот этот Бахирев, новый главный инженер. Абсолютно тихий, ничем не примечательный, деловитый человек, в фильме его играет Михаил Ульянов, который, в общем, скорее, ещё не жуковского периода Ульянов, ещё играющий простого работягу, но он именно простой человек, но себе на уме, он, что называется, смекалистый, был такой советский штамп.
Бахирев очень наблюдательный, он тихо высматривает на заводе нарушения технологического цикла, и пока не докопается до правды, он о них не говорит. А потом он предъявляет свои тихие, деловитые, абсолютно не героические расчёты. И выясняется, что весь героизм Вальгана, все его глупости, весь его постоянный пупочный надрыв, всё это зря. Потому что это делается без элементарного понимания техники безопасности, простейших технологических процессов, песку подмешивается там страшно много или каких-то ещё ненужных примесей.
В 1961 году советскому лидеру Никите Хрущёву не нужна была помощь против «сталинских соколов». Потому что ещё 22–29 июня 1957 года пленум ЦК постановил «вывести из состава членов Президиума ЦК и из состава ЦК тт. Маленкова, Кагановича и Молотова». Перед этим Президиум 7 голосами (Николай Булганин, Климент Ворошилов, Лазарь Каганович, Георгий Маленков, Вячеслав Молотов, Михаил Первухин и Максим Сабуров) против 4 (Алексей Кириченко, Анастас Микоян, Михаил Суслов и сам Хрущёв) сместил Хрущёва с поста 1-го секретаря Центрального Комитета КПСС. Однако силовики — министр обороны Георгий Жуков и председатель Комитета государственной безопасности Иван Серов оказались на его стороне.
Доставленные на военных самолётах члены ЦК осудили «антипартийную группу», а тройку её лидеров показательно покарали. Наряду с выводом из ЦК всех троих изгнали из правительства. Первый заместитель председателя Совета министров Каганович был назначен директором Уральского горно-обогатительного завода, Зампредсовмина Маленкова послали руководить электростанцией в Усть-Каменогорске. Молотов лишился должности министра государственного контроля и отправился послом в Монголию.
Все трое мгновенно превратились в политические трупы и более никакой роли в советской политике не играли. Их исключение из партии на XXII съезде КПСС 17–31 октября 1961 года не встретило ни малейшего противодействия. Быков это знает, но врёт, чтобы показать роль интеллигенции в победе над сталинистами. А вот «Битву в пути» он, похоже, читал лишь в кратком пересказе. (Как и книги Михаила Булгакова, Максима Горького, Александра Пушкина, Антона Чехова и многих других писателей, о которых рассуждает). Иначе бы знал, что начинается она не с заводского митинга при свете доменных печей, а с похорон Сталина, которые на улицах Москвы наблюдают Бахирев и Вальган.
«Всё было необычно в эту ночь, но невероятное воспринималось как должное, а обыкновенное вдруг поражало своей противоестественностью.
К ночи скопище людей на улицах не уменьшилось, а разрослось. Беспорядочная людская лавина, захлестнув и мостовые, и тротуары, безостановочно катилась в одном направлении; оттеснённые ею машины едва ползли вдоль обочин узкой цепью, одна к одной, осторожно, покорно, в строгом порядке.
Безжизненные жестянки ослепших светофоров висели не мигая, и не они, а иная сила направляла движение в одну сторону — к центру.
Народная лавина была слишком молчалива и трагична для демонстрации, слишком стремительна и беспорядочна для траурного шествия.
Слово «смерть» стояло в воздухе, но слово это, обычно связанное с торжественной неподвижностью, в этот раз вызвало движение, подобное обвалу.
С разных сторон, из разных домов, переулков, улиц шли и бежали люди и группы людей, обгоняя друг друга.
— Сколько людей?.. Тысячи?.. Миллионы? — сказал Вальган, и голос его глухо прозвучал откуда-то из-за окна машины. — Величье жизни — величье смерти!..
Они ехали по Садовому кольцу, и «ЗИС», стиснутый людским потоком, двигался медленно, с частыми остановками. Оконные стёкла были опущены. Вальган высунул голову в окно так, что Бахирев мог видеть только его тёмный затылок, беспокойно вертевшийся то вправо, то влево. Бахирев сидел окаменев, засунув сжатые кулаки в карманы и глядел на улицу сосредоточенным, неподвижным взглядом. Массивные плечи его темнели глыбой, и только трубка слабо попыхивала в полусвете».