ИстЛяп

Свидетельств о спорах с хозяином Кремля во время Великой Отечественной войны известно немало. Например, от командующего Авиацией дальнего действия маршала Алексея Голованова:

« — Нужно помочь морякам, — обратился ко мне Сталин. — Караваны судов, идущие из Англии, несут большие потери от авиации противника. Нужно пресечь её деятельность.

Пока я мало что понял, так как у моряков была своя авиация, и в чём я должен помогать, мне было не совсем ясно.

— Что мы должны делать, товарищ Сталин? — спросил я.

— Вам нужно использовать свои тяжёлые четырёхмоторные самолёты для нанесения ударов по аэродромам противника, расположенным на территории Норвегии и Финляндии, перебазировав самолёты на северные аэродромы. Есть у вас желание помочь в этом деле?

— Конечно, товарищ Сталин, но я хотел бы знать, откуда эти самолёты будут работать.

— Пойдите вместе с Маленковым, Новиковым и моряками в другую комнату, ознакомьтесь со всем и дайте нам ваши предложения.

Мы вышли, и меня ознакомили с задачами, которые предстояло выполнить, ознакомили также и с аэродромами, откуда должны были летать наши самолёты. К моему удивлению, на названных аэродромах длина лётного поля была всего лишь 800 метров и подходы к ним закрыты сопками. О полётах тяжёлых кораблей с таких аэродромов не могло быть и речи.

— Кто же посоветовал товарищу Сталину использовать тяжёлые воздушные корабли на аэродромах, на которые они не могут сесть и с которых им с боевой нагрузкой не взлететь? — спросил я у Г.М. Маленкова.

Ответа не последовало.

— Предложение это несерьёзное, — обратился я опять к Маленкову, — и нужно об этом прямо сказать товарищу Сталину.

— Решение уже фактически принято, услышал я в ответ. — Товарищу Сталину доложено, что ваши самолёты могут летать с этих аэродромов, если вы этого захотите. Поэтому вам нужно продумать всё и не спешить с заключениями.

Я понял, что, говоря так, Маленков как бы предупреждал меня, что этот вопрос уже докладывался Сталину и тот поставлен в известность, что Голованов, видимо, будет отказываться от выполнения данной задачи, начнёт приводить всякие доводы, к чему нужно быть готовым.

— Могу ли я знать, кто внёс это предложение? — осведомился я. Ответа опять не последовало.

— Ну что ж, пойдёмте докладывать, — сказал я.

Войдя к Сталину и встретив его вопрошающий взгляд, я сразу доложил, что названные аэродромы не могут принять тяжёлые самолёты.

— Вы что, шутите? — спросил Сталин. — Товарищи же говорят, что предложенные аэродромы годны для этих самолётов!

— Аэродромы, товарищ Сталин, для этих самолётов непригодны, — ответил я.

Все молчали.

— Вы хотите, чтобы караваны судов дошли до нас?

— Хочу, товарищ Сталин.

— Так в чём же дело?

— Дело в том, что на предложенные аэродромы эти самолёты сесть не могут, не смогут также с них и взлететь.

— Зачем же мы тогда строим такие воздушные корабли? Придётся отобрать у вас и завод, и самолёты.

— Ваша воля, товарищ Сталин…

— Мы видим, вы просто не желаете бить фашистов? — услышал я. Разговор принимал нехороший оборот. Таким тоном Сталин со мной ещё ни разу не разговаривал.

— Я могу сам пойти на первом корабле на указанный аэродром и разбить машину при посадке, товарищ Сталин, — отвечал я. — Но я не имею права бить людей и самолёты и не принять мер, зависящих от меня, чтобы этого не случилось. Я не знаю, кто мог внести вам такое безграмотное предложение.

Наступила длительная пауза. Решительные ответы возымели своё действие. Нужно было или отдавать приказ о перебазировании тяжёлых воздушных кораблей, или отказываться от этой неразумной затеи. Желающих взять на себя ответственность за проведение этой операции не находилось. Ещё раз подтвердилась истина, что куда легче давать всякие советы и предложения, да ещё такие, в которых дающий советы не разбирается, чем самому их выполнять.

Ни к кому не обращаясь, Сталин сказал:

— Что же мы будем делать?

Ответа не последовало.

“А почему всё-таки решили, что эту работу должны выполнять тяжёлые самолёты? Почему упёрлись в невозможное, когда есть возможное?” — думал я.

— Вы сами можете что-либо предложить? — услышал я голос Сталина, обращённый ко мне.

— Мне не совсем понятно, товарищ Сталин, почему всё упёрлось в тяжёлые корабли.

— У вас есть другие предложения? — спросил он.

— Я считаю, что поставленную задачу вполне можно решить самолётами Ил-4. Все аэродромы, где базируется авиация противника, находятся в радиусе действия этих самолётов. Аэродромы, которые предлагаются, для базирования Ил-4 подходящи.

— Вы убеждены, что Ил-4 выполнят поставленную задачу?

— Да, убеждён. Они выполнят её лучше, чем тяжёлые корабли.

— Вы берёте на себя ответственность за это?

— Да, беру.

— Ну что же, тогда давайте так и решим, — заключил Сталин». (А.Е. Голованов «Дальняя бомбардировочная…», 2004 г.)

Хорошо известно, как спорил со Сталиным командующий Дальневосточным фронтом генерал армии Иосиф Апанасенко. Первый секретарь Хабаровского крайкома ВКП(б) Георгий Борков стал свидетелем этой сцены, когда в 12 октября 1941 года в 15:40 зашёл вместе с Апанасенко в сталинский кабинет. О том, что там произошло, написал с его слов бывший персек Полтавского обкома партии Фёдор Моргун. В отличие от сталиниста Голованова, Моргун перестроился и закончил свои дни украинским националистом и антисоветчиком. Однако изложенное им не менее красноречиво:

«Хозяин кабинета тепло поздоровался за руку, поздравил с благополучным прибытием и пригласил сесть за длинный стол, покрытый зелёным сукном. Он сначала не сел, молча походил по кабинету, остановился против нас и начал разговор: “Наши войска на Западном фронте ведут очень тяжёлые оборонительные бои, а на Украине полный разгром… Украинцы вообще плохо себя ведут, многие сдаются в плен, население приветствует немецкие войска”.

Небольшая пауза, несколько шагов по кабинету туда и обратно. Сталин снова остановился возле нас и продолжал: “Гитлер начал крупное наступление на Москву. Я вынужден забирать войска с Дальнего Востока. Прошу вас понять и войти в наше положение”.

По моей спине побежал мороз, а на лбу выступил холодный пот от этой ужасной правды, которую поведал нам вождь партии и государства… Речь уже шла не только о потере Москвы, а может быть, и гибели государства… Сталин не пытался узнать наше мнение, он разложил свои бумаги на столе к, показывая пальцем на сведения о наличных войсках нашего фронта, обращаясь к Апанасенко, начал перечислять номера танковых и механизированных дивизий, артиллерийских полков и других особо важных соединений и частей, которые Апанасенко должен немедленно отгрузить в Москву.

Сталин диктовал, Апанасенко аккуратно записывал, а затем тут же, в кабинете, в присутствии хозяина, покуривавшего люльку, подписал приказ и отправил зашифрованную телеграмму своему начальнику штаба к немедленному исполнению.

По всему было видно, что наша короткая, чёткая, деловая встреча подходит к концу. На стол поставили крепкий чай. Сталин спрашивал о жизни дальневосточников. Я отвечал. И вдруг последовал вопрос к Апанасенко: “А сколько у тебя противотанковых пушек?” Генерал ответил немедленно. Я сейчас не помню цифру конкретно, но помню, что он назвал какую-то мизерную в сравнении с тем, что уже тогда имела Красная Армия. “Грузи и эти орудия к отправке!” — негромко, но чётко скомандовал Сталин. И тут вдруг стакан с чаем, стоящий напротив Апанасенко, полетел по длинному столу влево, стул под генералом как бы отпрыгнул назад. Апанасенко отскочил от стола и закричал: “Ты что? Ты что делаешь?!! Мать твою так-перетак!.. А если японец нападёт, чем буду защищать Дальний Восток? Этими лампасами?! — и ударил себя руками по бокам. — Снимай с должности, расстреливай, орудий не отдам!”

Я обомлел. В голове хоть и пошло все кругом, но пронзила мысль: “Это конец. Сейчас позовёт людей Берии, и погибнем оба”. И здесь я снова был поражён поведением Сталина: “Успокойся, успокойся, товарищ Апанасенко! Стоит ли так волноваться из-за этих пушек? Оставь их себе”.

Прощаясь, Апанасенко попросился в действующую армию — на фронт.

“Нет, нет, — дружелюбно ответил Верховный Главнокомандующий. — Такие храбрые и опытные, как ты, нужны партии на Дальнем Востоке”» (Ф.Т. Моргун, «Задолго до салютов», 1994).

О чрезвычайно напряжённых спорах со Сталиным вспоминали также начальник Генерального штаба Красной армии маршал Александр Василевский, конструктор артиллерийских орудий Василий Грабин и другие участники войны. Но и примеров Голованова с Апанасенко хватает, чтобы убедиться в лживости Миронова.