Германский посол должен был объявить войну России, даже если бы мы прекратили мобилизацию

Фото Александра Миридонова

Мединский Владимир Ростиславович:

Посол [Германии — «ИстЛяп»] сказал: «Я хочу официально предупредить русскую сторону: если вы не отмените мобилизацию, Германия рассматривая это как недружественный акт, объявит вам войну». Министр иностранных дел повторил: «Мобилизация наше внутреннее дело, мы не собираемся нападать на Германию, и прошу это передать кайзеру». После того как вопрос был в третий раз повторён и в третий раз был получен ответ, что Россия не будет отменять мобилизацию, германский посол достал папочку и сказал, тогда я вручаю вам её от имени императора. В этой папочке был текст: в связи с тем, что вы то-то, то-то, то-то, не отменяете мобилизацию, мы объявляем вам войну. С этого началась война. Вопрос в том, что германский посол очень нервничал, вручая эту папочку, и случайно передал не одну ноту нашему министру иностранных дел, а две ноты. В первой было написано примерно то, что я вам сказал: если вы не отменяете мобилизацию, мы объявляем вам войну. А во второй было написано: хотя вы и отменяете мобилизацию, но все ваши действия настолько оскорбительны, что мы объявляем вам войну. То есть, что бы мы ни ответили, как бы себя ни повели, решение Германии напасть на Россию уже было придумано. И от нас ничего не зависело.

Бывший директор департамента Министерства иностранных дел Российской империи Владимир Лопухин в своих мемуарах однозначно заявил, что объявление войны содержалось лишь в одной из двух нот:

«Кто ещё не ждал войны? Как будто германский посол в Петербурге граф Пурталес? Он, как известно, вёз 19 июля Сазонову [министру иностранных дел России — «ИстЛяп»] две ноты: одну с объявлением войны, другую с предложением мер к тому, чтобы войну избегнуть. Пурталес должен был получить от Сазонова категорический ответ на телеграммы Вильгельма: приостановит Россия свою мобилизацию или нет? Арцимович [Михаил Арцимович, крупный российский чиновник, который возглавлял Сувалкскую, Петроковскую, Витебскую и Тульскую губернии — «ИстЛяп»] мне рассказывал, со слов Сазонова, что когда последний ответил Пурталесу, что мобилизация в ходу и никакие силы мира приостановить её не могут, то Пурталес передал Сазонову ноту с объявлением войны. Сам же отошёл к окну. И разрыдался. Взволнованный сам, Сазонов должен был успокаивать Пурталеса. Если бы Пурталес не надеялся на предотвращение катастрофы, то, раз таков уже был его темперамент, что надо было его взволнованным чувствам вылиться в рыдания, он отрыдался бы у себя дома, в посольстве, а не дал бы волю своим нервам в кабинете русского министра иностранных дел. Значит, Пурталес до последней минуты надеялся, что войну удастся избегнуть».

Мединский никогда не скрывал, что использует историю в пропагандистских целях. Лопухин не является пропагандистом, ему врать незачем и его рассказ куда логичнее. Откажись Россия от мобилизации, Германия получала прекрасные шансы разгромить оставшуюся без поддержки с востока Францию (что и так едва не сделала). Потому согласие Николая II стало бы для неё ценнейшим подарком, который ни в коем случае не следовало отвергать.